Tag Archives: любимые_коллеги

“Что нового?” – спросит у меня фейсбук. На протяжении 8 лет моей жизни у меня об этом спрашивал Сергей Александрович Исайчев. Правда, он говорил: “Ну, что плохого, Татьяна?”. Я поначалу сердилась на такую постановку вопроса, будучи инфицированной идеями позитива любой ценой. А сейчас думаю, что в этом есть суровая правда жизни. Когда у тебя спрашивают, чего плохого, ты уже не должен говорить ни про плохое, ни про хорошее, а можешь – про всё, что волнует.
Сергей Александрович Исайчев был первым человеком на кафедре психофизиологии, с которым я познакомилась. Да и на факультете тоже. На дне открытых дверей в маленькой аудитории на втором этаже лабораторного корпуса он рассказывал школьникам и их родителям про ЭЭГ, моторные потенциалы и биологическую обратную связь. Расхаживал туда-сюда вдоль доски. “Не могли бы вы присесть? Очень уж укачивает”, – сказала моя мама. А Сергей Александрович ответил, что не приучен садиться во время доклада в присутствии студентов и тем более дам. В 1997 году такой шовинизм казался даже милым. А ещё отражал его отношение к студентами. Доброе и уважительное.
Я проработала под его научным руководством 5 лет: с первой курсовой до диплома. За это время у нас не было ни одной совместной публикации. Раньше я считала это ленью, а сейчас понимаю, что Сергей Александрович никогда не использовал студентов. Возможно, поэтому так и не защитил докторскую. Как в анекдоте: почему кандидатские работы интереснее читать, чем докторские – потому что кандидатские пишут доктора, а докторские – кандидаты. В общем, не до того ему было. Он вникал в дела своих студентов. Продвигал практическую психофизиологию. Развивал направление дополнительного образования.
Когда я порывалась бросить то кафедру, то поступление в аспирантуру, он никогда меня не отговаривал. Был готов поддержать и подписать всё, что нужно. Но говорил: “Только из страха не уходи”. И я оставалась, чтобы перебороть неуверенность и страх. Помню, как в ночь перед защитой диплома , я написала ему три или четыре письма. Каждое было приблизительно такого содержания: “Ой, я ошиблась. Кажется, этот график был неправильный, я перепутала четные и нечетные электроды, все выводы надо переделать”. Переделывала, писала снова и опять “находила ошибку”. И всё от того, что я путала лево и право всю жизнь. А с утра Сергей Александрович был на месте – кажется, никогда не опаздывал – и сказал: “Я прочитал твои письма. Вот ты тревожная. Но хорошо, что разобралась”.
Помню, как он успокаивал меня по телефону перед тем, как мне выйти на “перезащиту” кандидатской перед ВАК лично. Научный руководитель моей диссертации уехал на конференцию, не предупредив. До сих пор думаю, что если бы мы делали эту работу с Сергеем Александровичем, не было бы таких проблем и диссертацией я бы гордилась, а не стыдилась. Но кандидатам нельзя руководить кандидатскими.
В общем, что у меня плохого? В пятницу Сергей Александрович умер. Прощание сегодня. Попасть на него я не смогу. Работа. Вот и Сергей Александрович был каждый рабочий день на работе. На втором этаже лабораторного корпуса. И когда его аудитория-лаборатория, где мы познакомились, отошла к другому факультету, – просто сидел на проходе. Когда я звонила на кафедру, он отвечал чаще, чем лаборантки – они были студентками, учились, а кому-то надо было быть на связи. Поэтому пусть будет фотография с этой трубкой.
Прощайте, Сергей Александрович. Я вас буду помнить.

Осеннее отчуждение


Удивительно, как много людей в начале осени пишут про одиночество на тот или иной лад.
Вот Егор Клевцов пишет:

“Размышляю про одиночество и выгорание. Сейчас, когда у нас с Таней (это он про меня :Р) появился ребенок, возник вопрос как с этим справиться, как не выгореть эмоционально и физически. Мы с Таней часто разговариваем о том, а как вообще с этим справляются другие люди, как они справлялись раньше в истории.
Я думаю, что индустриализация общества сильно повлияло на то, как мы растим детей и что ожидаем от родителей. Количество функций в роли “мамы” и “папы” выходит за пределы возможностей одного человека. Я регулярно говорю об этом клиентам, когда речь заходит про отношения в паре, в семье. Если один или оба партнера одиноки, если у них нет друзей или родственников, то приходится хотеть всего от единственного человека. Думаю, что подобное произошло и с воспитанием детей. В условиях атомизации и распада общинной формы организации общества в роли “мамы” и “папы” включили весь функционал, который ранее осуществлялся большим количеством людей. Более того, сами родители живут в переживании, что они же должны сами справляться, в одиночку, иначе они не “хорошие” родители. И то же самое я вижу и в рабочих ролях людей: эффективность работника должна быть 120%, иначе он “плохой” работник. Да, мы как общество постарались создать конвейер по воспитанию детей: ясли, сады, школы, институты. И это очень здорово, что он есть. Но разобрав социальный организм и в попытке создать социальный механизм оказалось, что винтики по отдельности не обладают теми свойствами, которыми они обладали, когда были единым целым. И там мы видим таких же взрослых, которые работают за пятерых, на износ, не справляются, выгорают и не дают детям эмоциональной включенности.
А вроде хочется чтобы у ребенка были эмоционально живые родители. Встает вопрос об организации ухода за ребенком в таком количестве и качестве, чтобы сохранить психику родителей. Долго искали няню и нашли. Бабушки помогают. Начали потихоньку организовывать для Тани и меня отдельное время для своих занятий и увлечений. Таня начала немного работать. На очереди восстановление совместности нашей пары и организация отпусков”.

Его подхватывает Настасья Андриадзе: Continue reading