Tag Archives: феноменология обыденной жизни

Снова здесь и сейчас


На улице под холодным названием “Полярная” происходит реновация. Я частенько гуляю по этой улице и смотрю, куда смотрят люди. И люди делятся на три категории.
Первые идут и внезапно останавливаются напротив нового дома. Смотрят, как продвигаются строительные работы, считают этажи, про что-то свое думают.
Вторые надолго зависают перед домами, которые готовят к сносу. Вглядываются в комнаты за выбитыми стеклами окон, рассматривают торчащие наружу коммуникации,
думают о чем-то своем.
Третьи идут, ни на чем не зависают, думают о чем-то своем.
Многие из читатели уже ожидают от меня логики такого рода: те, кто любуется на дома перед сносом, живут в прошлом, а те, кто любуются на дома, которые строят, -живут в будущем, только прагматичный человек, смотрящий под ноги, живёт здесь и сейчас. А я думаю, что первые и вторые живут здесь и сейчас, позволяя себе остановиться посреди своего пути из пункта А в пункт Б, прислушаться к своим чувствам, подумать, о чем-нибудь своем, прежде чем, идти дальше.
Интересно, конечно, где обитает писательница этого поста. Когда пишет или когда наблюдает за тем, кто за чем наблюдает. Но это уже задачка со звёздочкой.

P.S. По выбранной фотографии легко догадаться, куда смотрит писательница, когда не наблюдает за тем, куда смотря люди. Но к реновации это никакого отношения не имеет.
P.P.S. Это мог бы быть влог Сатьи Бабы Разберихи, но получился просто пост. Хотя чаще бывает наоборот.

Про безусловную любовь, или 306 день матерства


Интересно, кто первым придумал, что безусловная любовь – это материнская. Мать столько всего претерпевает в процессе беременности и родов, а потом при встрече с ребёнком, что любить его можно только вопреки множеству поводов пугаться, жадничать и злиться.
Чья любовь на самом деле является безусловной, так это любовь ребенка к матери. В некотором смысле она безусловно-рефлекторна, как комплекс оживления. Ребенку настолько важно привязаться и привязать к себе маму, что он любит ее так, как никто другой прежде. Любовь эта крайне функциональна – те, кто не наполнил мать нежностью в слиянии первого месяца жизни, кто не покорил её сердце улыбкой и гулением, тот не оставил потомства. Мы все потомки тех, кто так умеет. Если не с мАмой, то с другим заботящимся взрослым.
Но при всей своей функциональности эта любовь безусловна. Потому что как бы ни вела себя мать, на втором-третьем месяце жизни, если ребенок встречается с нею взглядом, он улыбается и вскидывает брови. Хочет обнять и сожрать целиком, конечно, но это тоже безусловно.
И вот тогда ответ на эту любовь, если у нас есть хоть сколько-то тепла внутри, невозможно не ответить. Выходит как раз, что материнская любовь очень даже условна. Для чего дает повод родительство, так это для безусловного терпения. Ну то есть как безусловного: работает при наличии условной любви и признании родства.
Работая с клиентами, каждый раз удивляюсь тому, сколько всего может потерпеть ребенок от родителей, а все равно держаться за эту любовь. Свою первую, безусловную, всем сердцем, доверчивую, а ещё жадную, уничтожающую и поглощающую любовь. Думаю, её так много внутри, что рано или поздно ребенок проецирует её на родителей. Так и рождается миф о безусловной материнской любви.

Наверняка до меня об этом писали какие-то психоаналитики, но я продиралась к своему инсайту черезс роды, депрессию и два года личной психотерапии.

268 дней матерства. Или конфликт назад иголку


И вот в мир приходит новый человек. Чей-то сын или чья-то дочь. Сначала он/она будут во всем смотреть на родителей, впитывая их нормы и ценности, пока не наступит время бунта. Так разверзнутся бездны конфликта отцы-и-дети, точнее дети-и-отцы или как-то иначе. И родители станут в чем-то мудрее, в чем-то мягче, в чем-то спокойнее. Из-за этого опыта или возрастных изменений. И когда у детей родятся собственные дети, внуки смогут конфликтовать с родителями, благодаря опоре в том числе на бабушек и дедушек.
Похоже на шов “назад иголку”. Он делает ровную непрерывную строчку на лицевой стороне ткани, похожий на машинный. А такое “наследование” конфликтов позволяет новым поколениям осваивать новое, но не взрывать своим новаторством передачу прежних знаний. Как пишут в руководствах по домашнему хозяйству: “Продолжайте делать стежки. Следите, чтобы стежки были одинаковыми”.
Продолжаем.

А вы замечали, что …?

Мухослон


Я очень медленная. 5 лет назад обещала создательнице броши стихотворение. И вот только сейчас.
Continue reading

Любимый мой кот-терапевт внезапно стал справлять нужду в детскую колыбельку. Поведение не гигиеничное и не приличное. Будучи фанаткой Cat from hell, я настроилась его корректировать. И, конечно, звать профессионала. Профессионалка нашлась быстро. Осмотрела нашу квартиру, выразила удивление тому, что мы зачем-то любим закрывать двери и в трехкомнатной квартире, в том числе в туалет, и не построили ни одного спортивного комплекса для котика. Я немедленно устыдилась и впала в самобичевание. Потом изучила рекомендации и воспряла духом. Теперь у кота 3 дополнительных дома, два санула, полочки для лазания и свободный доступ в человечью спальню.
Кот, как и человек, – животное млекопитающее. Да еще и территориальное. При дефиците личного пространства пугается и старается наладить себе безопасноть, то есть сделать так, чтобы котиком пахло везде. Люди на ограничение личного пространства тоже реагируют. Кто-то гневается и стремится сразу его себе вернуть через экспансивную агрессию. Кто-то стыдится и ужимается. Кто-то виноватится и выстраивает пространство другим. Великое дело профлексия. Вот и мы 😀
Кот обрадовался новым оборудованным местам и решил отбить себе ещё побольше. Вот, например, тусит на стиралке-пеленалке.

Родительское отчуждение


Нельзя просто так перестать писать про отчуждение. Продолжу серию постов интересным наблюдением. Чем больше я пишу в свое личном блоге про будни дракономатери, тем больше получаю откликов матерей. Пишут о том, в чем были похожи. А ещё о том, как много не знали до рождения ребенка, несмотря на осознный подход, курсы и изучение литературы. Эти отклики будто прорыв застарелой плотины для меня. Некоторое воссоединение.
Думаю, что в нашем обществе сильно разделены детные и бездетные. И вопрос не столько в отличии опыта: опыт двух людей всегда различается, но отличие не становится разрывом, если двое готовы опытом делиться. А я будто бы была не готова, когда была бездетной, и оказалась неготовой, когда стала детной. Куча остановок интроецированного, проективного и эготического плана. Кому интересно слушать про цвет какашек? Как я буду звучать или выглядеть, рассказывая о тяготах долгожданного материнства? Не запугаю ли я подругу, которая планирует беременность? И пр.
Когда я была бездетной, мне хотелось продолжать общаться с одетившимися подругами. Хотелось помочь, но было не понятно как. И неловко рядом от этой непонятности. Если бы мне кто-то сказал: привези еды; посиди с ребенком, пока я моюсь или сплю; поговори со мной о чем-то не детском; (не)дари игрушки, одежду, деньги (нужное подчеркнуть) – мне было бы много легче. Но где ж маме взять этот ресурс?
Так и закладывается линия отчуждения опыта. И вырастаем в орангутаних дублинского зоопарка.

Б


Так тяжело отпустить надежду на идеальное родительство. На такую маму, чтобы удовлетворял все потребности или хотя бы не творила всей той фигни, что уже со мною сотворили. И если даже в терапии удается отчаяться биться с собственной матерью, то можно хотя самой/му стать идеальной/ым для своих детей, партнёров, клиентов.
А потом выясняется , что если бы не эта фигня, то не понятно, кем бы мы были. Не было бы оставленности и изоляции- не родилось бы фантазии, чувства ритма и рифмы. Не было бы непостоянства и перепадов настроения – не отросло бы межличностного интеллекта. Если бы мама не говорила, ты страшненький/ая, не нужно было бы становиться настолько умными. Если бы, наоборот, не держат за дурочку/дурачка, не нужно становиться ласковыми и красивыми. Потому что зачем? Если бы не болезни и хрупкость, как бы мы научились любить, помня о смерти?
Как-то иначе без всех этих гиперкомпенсаций, было бы лучше? Не известно. Никто из нас не знает того, другого человека, который не претерпевал.
В этой точке становится легче. И даже можно почувствовать благодарность своим неидеальным родителям. “Спасибо. Наелась. Больше не надо”. Так много легче. Но желания общаться с родителями, если они продолжают творить фигню, не появляется. Такая она, благодарность.

Про день сурка

Классная метафра получилась у Дэнни Рубина и Гарольда Рамиса. “День сурка,” – говорим мы, когда каждый день повторяется одно и то же, лишая нас связи с собственными потребностями – зачем желать и страдать, когда делаешь-делаешь, а результата или хотя бы облегчения нет?! Но переживать неприятное в “дне сурка” мучительно. От этого хочется что-то менять, совершать выборы, пересматривать цели, от чего-то отказываться, за что-то браться без гарантии успеха. Простой прямой путь из “дня сурка” сопряжен с рисками и потерями. Вот выбираю писать сейчас эту заметку и безнадежно упускаю световой день за окном. А выбери погулять, мысль бы упустила и не было бы заметки. Ах как было бы здорово, если бы можно было ничего не выбирать и опробовать все возможности по очереди. Прямо как у Фила Коннорса, да? Чтобы вечный “день сурка”.
Так и живём. Либо выбор и боль прощания с нереализованными альтернативами. Либо вечный “день сурка”.

Гуссерля взгляд грибной


Поговорим о грибах и феноменологической психопрактике? Но не в том смысле, что вы подумали.
Работа психолога в гештальт-подходе похожа на тихую охоту. Она требует развития взгляда грибника: когда все увиденное одинаково важно, когда замеченное важнее названного и тем более объяснённого.
Бесполезно и утомительно искать грибы, заглядывая под каждый листочек и обшаривая каждый ствол дерева в лесу. Чтобы начать видеть интересующие тебя плодовые тела, сначала нужно встретить парочку опытных экземпляров. Хоть случайно, хоть при помощи местных грибников-старожилов. Тогда в мозгу начинает складываться нервная модель стимула – эталон образа гриба на фоне листочков, хвои, почвы и других световых бликов. На уровне психики это переживается как смутное предчувствие. То, что остановит взгляд, скользящий по ландшафту, в нужный момент. Тогда гриб будто выскочит из фона или же восприятие выделит его особенно ясно – оба объяснения верны и бесполезны одновременно. Тот же принцип работает, когда учишься выискивать четырехлистники на полянке клевера. Поиск без поиска. Скользишь взглядом по поляне, никуда не торопишься, прислушиваешься к собственным ощущениям.
Конечно, будут ложные срабатывания. Кто из грибников хоть раз не принимал желтый лист березы за проблеск лисички? А лосиные какашки за черный груздь? Да и переплетения обыкновенных клеверных листьев под ногами встречаются чаще, чем настоящие четырёхлистники. “Вот жеж!” – кричит разочарованно сознание, фиксируя ошибку. Это важная реакция – через нее корректируется четкость узнавания образов. Важно воспринять её в контексте общей задачи, не генерализируя преждевременно ни на место (плохой лес, пойду в другой), ни на занятие (грибы это не моё). Просто это не гриб или не тот гриб – идём дальше. То же самое касается “Вот жеж!” иного толка – когда желанный гриб перед тобой. Всплеск эмоций помогает настроиться нервной модели стимула. Только и всего. Решать, грибное ли это место и какой ты грибник, – будешь потом и совсем другими частями психики.
Так и с клиент(к)ами. Каждая история – новая лесная поляна с расставленными цветовыми акцентами и бликами света. Важно слушать её внимательно и немного поверхностно, не останавливаясь преждевременно ни на одной детали. Позволить вниманию течь свободно до первого инсайта: встреченного случайно или при активном участии клиента/ки. А затем дать мозгу делать свое дело: слушать историю и свои предчувствия, проверять их, встречать выступающие из фона грибы и листочки и переживать уважительно “Вот жеж!” обоего ода.