Monthly Archives: апреля 2024

Трагический оптимизм


В одном из моих любимых каналов Haiku Daily (ex. [info]haikudaily) в материале, посвященном недосказанности в искусстве, я встретила интересную мысль:

“Первый любопытный факт заключается в том, что с древнейших времен сочинение коротких стихов практиковалось в Японии даже больше как моральный долг, чем как простое литературное искусство. 

Старое этическое наставление звучало примерно так: “Ты очень зол – не говори ничего плохого, а сочини стихотворение. Умерла ваша лучшая возлюбленная? Не поддавайтесь бесполезной скорби, а постарайтесь успокоить свой разум, сочинив стихотворение. Вы переживаете из-за того, что скоро умрете, оставив так много незавершенных дел, – будьте смелее и напишите поэму о смерти! Какая бы несправедливость или несчастье ни тревожили вас, отбросьте обиду или печаль как можно скорее и напишите несколько строк трезвого и элегантного стиха для нравственного упражнения”.

Тут же вспоминается трагический оптимизм в понимании Виктора Франкла, как умение преодолевать страдание, а в случае невозможности его преодоления – способность позитивно его переосмыслить с помощью выявления внешних возможностей и внутренних ресурсов. Поэтические техники в психотерапии часто помогают именно в этом: трансформировать состояние, вернув доступ к внутренним ресурсам.
Однажды на семинаре по работе с ПТСР Света Яблонская поделилась замечательной практикой, основной которой послужило хокку Кабаяси Исса:

Наша жизнь – росинка.
Пусть лишь капелька росы
Наша жизнь – и все же…

Строки, посвященные гибели ребенка. Метафора росинки создает одновременно и амплификацию переживания, и дистанцию, а финальное “и всё же…” позволяет сделать шаг обратно к жизни. Описание ситуации, породившей “непереносимое” переживание, метафора и утешение. Красиво, и применимо с любому переживанию, каким бы тягостным оно не казалось. К самому тяжелому дню и трагическому событию. Главное, чтобы была готовность впустить в жизнь утешение.

Так легко вертится земля
и так тяжело человечество
И всё же…

Испанский стыд

Слушала лекцию одного блистательного социолога об испанском стыде. Это чувство смущения, неловкости и даже позора, которое возникает у нас, когда мы наблюдаем неприличное или нелепое поведение другого человека. Некоторые из моих коллег рассматривают его как невротическое. И связывают с чрезмерным расширением эго, размытием границ. Мол истинный стыд – это который за себя.
С точки зрения социологии испанский стыд можно рассматривать как раз как квинтессенцию стыда. Почему же? Обычно, когда мы испытываем стыд за себя, он связан с нашими действиями и поэтому сочетается с виной. Например, оделся каким-то неподобающим образом на вечеринку, и вот мне и виновато – испортил идею организоваторов, – и стыдно – чувствую себя неуместным в отличающемся от всех костюме. А испанский стыд не таков. До переживания испанского стыда мы бездействуем. Поэтому не за что быть виноватым. И тут стыд во всей его красе выходит на первый план. Я вижу, как кто-то, принадлежащий к значимой для сменя группе, с которой я себя идентифицирую – например, психолог – что-то такое делает: обещает результат, который не может гарантировать. И это вызывает переживание неловкости, противоречивое желание то ли осудить коллегу, то ли исключить себя из круга таких психологов. А это и есть феноменологическая квинтессенция стыда. То ли убиться идентичностью, то ли убить за неё.
Социологи идут дальше психологов в понимании вины и стыда. Мы говорим всё больше о регуляции поведения индивида, а социологи – о регуляции общества. Потому что именно в таких ситуациях прочувствуются и реализуются нормы сообществ. Переживаемый нами стыд – часть психического метаболизма групп, к которым мы принадлежим. А не просто манипулятивный крючок, как некогда описывал его Ф. Перлз.

Б


Так тяжело отпустить надежду на идеальное родительство. На такую маму, чтобы удовлетворял все потребности или хотя бы не творила всей той фигни, что уже со мною сотворили. И если даже в терапии удается отчаяться биться с собственной матерью, то можно хотя самой/му стать идеальной/ым для своих детей, партнёров, клиентов.
А потом выясняется , что если бы не эта фигня, то не понятно, кем бы мы были. Не было бы оставленности и изоляции- не родилось бы фантазии, чувства ритма и рифмы. Не было бы непостоянства и перепадов настроения – не отросло бы межличностного интеллекта. Если бы мама не говорила, ты страшненький/ая, не нужно было бы становиться настолько умными. Если бы, наоборот, не держат за дурочку/дурачка, не нужно становиться ласковыми и красивыми. Потому что зачем? Если бы не болезни и хрупкость, как бы мы научились любить, помня о смерти?
Как-то иначе без всех этих гиперкомпенсаций, было бы лучше? Не известно. Никто из нас не знает того, другого человека, который не претерпевал.
В этой точке становится легче. И даже можно почувствовать благодарность своим неидеальным родителям. “Спасибо. Наелась. Больше не надо”. Так много легче. Но желания общаться с родителями, если они продолжают творить фигню, не появляется. Такая она, благодарность.